THOMPSON J. M. Robespierre. LV1 + 612 p. Oxford. 1939.

ТОМПСОН. Робеспьер.

Большой том, в 600 слишком страниц, снабженный рядом хороших портретов Робеспьера, прекрасной статьей (приложение) о портретах и подробным индексом имен, событий и литературы.

Томпсон в ученом мире составил себе имя своими сборниками документов и статьями по истории французской революции ("English witnesses of the French Revolution", "French Revolution Documents 1789-1794", "Select letters of Napoleon", "Leaders of the French Revolution").

Книге предпослано большое введение (LVi стр.), которое состоит из одиннадцати глаз и содержит обзор первоисточников, сочинений М. Робеспьера, библиографию и историографию предмета. За исключением немногих пропусков (не вся немецкая литература указана автором), следует признать, что Томпсон проделал солидную библиографическую работу. Он даже попытался связать изменение в оценке исторической роли Робеспьера с политической эволюцией Франции (не Европы!), но сделал это нерешительно и общо. Чем ближе к 1939 г., тем более скупым и общим становится критический анализ Томпсона, превращающийся к концу в сухой, библиографический перечень статей и книг о Робеспьере, расположенный в хронологическом порядке; изредка автор дает коротенькую аннотацию. Между тем именно после войны острая классовая борьба отразилась на оценке Робеспьера как исторического деятеля. М. Торез в своей речи о Робеспьере, произнесенной в Аррасе, на родине Робеспьера, говорит: "Вы тщетно искали бы во Франции имя Робеспьера на табличках, отмечающих названия улиц и площадей, за исключением Арраса, города Иври, города Монтрейля и маленькой деревушки нашего Паде-Кале, в которых имеются коммунистические муниципалитеты" (речь от 4 марта 1939 г. "Юманите" от 10 марта 1939 г.). Но даже и в этой несовершенной форме библиография, составленная автором, представляет большую ценность не только для того, кто изучает жизнь и политическую деятельность Робеспьера, но и для всякого серьезного работника по истории Французской революции.

Автор - не марксист: он добросовестный историк английской буржуазно-демократической школы, с некоторым пристрастием относящийся к английским трудам о Робеспьере и Французской революции. В связи с этим он явно уклонился по мотивам "объективности" от критического разбора борьбы вокруг оценки Робеспьера в наше бурное время, когда против Французской революции резко выступают реакционеры всех категорий, когда одни заявляют: "Мы представляем антитезу принципов французской революции", - а другие пытаются убедить, что "1789 год будет вычеркнут из истории".

В предисловие автор суммирует свое заключение об изученной им литературе: "Так в течение 140 лет историческое суждение о Робеспьере и революции колебалось то в одну, то в другую сторону под влиянием личного предрасположения и политических страстей". Он справедливо отмечает большое значение публикации оригинальных источников и выражает надежду, что все более веским становится "растущее согласие осведомленного мнения" (стр. LV).

"Общественное мнение, - думает автор, - пришло к согласию, что Французская революция не была делом какого-нибудь класса или какой-нибудь клики, а делом целой нации, что все ее стадии должны рассматриваться как части единого движения, что люди, которые от времени до времени считались руководителями этого движения, скорее следовали за ним, и что Робеспьер в частности обязан своей репутацией совершенству, с которым он осуществлял, излагал и воплощал революционный дух французского народа" (стр. LV).

Верно, что Французская революция была национальной революцией, но это признается далеко не всеми историками: достаточно вспомнить о фальсификаторах исторической науки и реакционерах, оспаривающих это. Отрицание же или уклончивая оценка классового характера Французской революции, ясно и отчетливо установленного основоположниками марксизма-ленинизма: Марксом, Энгельсом, Лениным, Сталиным, - вновь отбрасывает исследователя далеко назад.

В 1-й главе книги автор рассказывает о детстве, юности и годах учения Робеспьера; тщательно разбираясь в противоречиях источников, он опровергает наветы клеветнической литературы.

Вторая глава характеризует Робеспьера как адвоката, молодого литератора, передового человека. С избрания Робеспьера в депутаты Генеральных штатов начинается его политическая карьера.

Уже в этих главах выявляются характерные черты архитектоники книги. Автор строит свою работу исключительно биографически, лишь попутно и кратко останавливаясь на социальных и политических фактах. Он не вносит ничего нового в характеристику Французской революции, следуя главным образом положениям Матьеза.

Томпсон добросовестно излагает деятельность Робеспьера в Национальном собрании (3-я глава "Депутат"). "Он хочет быть апостолом свободы, проповедником прав человека, депутатом, защитником народа" (стр. 54). Полемизируя с Жоресом, Томпсон справедливо указывает, что Робеспьер настойчиво и убежденно борется за всеобщее избирательное право.

От времени до времени автор подводит итоги, анализирует причины наступления реакции, указывая на олигархические тенденции победоносной буржуазии.

Народные выступления определяли исход борьбы в критические моменты революции - 14 июля, 4 августа, 5 октября. Но "чернь (populace) была невежественна, не организована, не связана (incoherent) и неспособна управлять" (стр. 71). "Было бы невероятно, чтобы адвокаты и деловые люди Национального собрания разделяли свои политические права с сельскими и городскими рабочими и обитателями трущоб". Неясно, со своей ли точки зрения сторонники парламентской демократии или с точки зрения буржуазии 1789 г. автор дает вышеприведенную характеристику народных масс.

Но "Робеспьер, - указывает автор, - был воспламенен руссоизмом, воспоминанием о 14 июля (в подлиннике ошибочно сказано 17 июля) и Декларацией прав". Он был влюблен в свободу и равенство и стал безоговорочным борцом за великие демократические абстракции.

Он, естественно, явился для голодного безработного, для лишенного избирательных прав класса вождем в борьбе против новой аристократии богатства (стр. 72).

Четвертая глава посвящена деятельности Робеспьера в 1790 году. "Руководящим мотивом его деятельности является борьба за свободу, любовь к народу" (стр. 88). Он боялся антидемократической диктатуры собрания. Томпсон, противореча ранее высказанным утверждениям, полагает, что Робеспьер в то время стоял на точке зрения либерализма XIX века. Он не может, однако, объяснить равнодушного отношения Робеспьера к закону Лешапелье и думает, что в это время было мало или почти не было классового сознания у обеих сторон, что давно уже опровергнуто Марксом в 24-й главе I тома "Капитала".

В 5-й главе Томпсон рисует все более и более возрастающее после смерти Мирабо политическое значение Робеспьера. Однако, как и раньше, он пренебрегает точным и внимательным изучением классовых отношений и партийной борьбы в Национальном собрании.

Предложение Робеспьера - не избирать членов Национального собрания в Законодательное собрание - Томпсон называет следствием его "донкихотского темперамента", забывая о верности Робеспьера принципиальным политическим установкам, которые ясно подчеркнуты в его речи (стр. 134-135). Вообще Томпсон как сторонник "демократического" парламентаризма часто склонен оценивать события Французской революции и политику Робеспьера с точки зрения современного английского государ-

ственного права и парламентской практики.

Шестая глава носит ироническое название - "Спаситель Якобинского клуба". Мудрый и осторожный тактик во время июльских дней 1791 г., искусный организатор Якобинского клуба вырастает в оратора первостепенной величины. Рисуя интимную домашнюю обстановку Робеспьера, Томпсон искусно разбирается в противоречивых и часто враждебных показаниях современников.

Седьмая глава подробно излагает борьбу Робеспьера против милитаристской политики бриссотинцев, содержит интересный сравнительный анализ деизма Робеспьера и Руссо (стр. 217) и заканчивается красочными словами: "Франция была на дороге к Вальми и Ватерлоо". Поборник парламентаризма, Томпсон не может удержаться от иронической и неверной характеристики тактики Робеспьера: "Он овладел методом клубократии (?! - А. В.) и измерил возможности прямого Действия в государстве, которое быстро уставало от представительного правления" (стр. 197). Последнее утверждение сближает Томпсона с реакционными историками.

Восьмая глава излагает историю напряженной политической борьбы Робеспьера в апреле-августе 1792 года. Робеспьер решил отстаивать конституцию, пока народ стоит за нее; он энергично обличает Лафайета, борется с угрожающим монархическим "путчем", издает журнал "Защитник Конституции". Томпсон опровергает неправильную и резкую оценку, данную Жоресом, речи 13 июля ("несравненное вероломство"), и заканчивает главу интересной характеристикой политической тактики Робеспьера (стр. 257 - 258): "Остается фактом, что когда бриссотинское правительство пало, рухнул трон и всякое покушение установить деспотию было дискредитировано, революционная коммуна, воплощение робеспьеровского плана народной революции, осталась господином в государстве. Это не было его работой... Но не было ни единого человека; который надеялся на это, работал для этого или говорил об этом так, как он, и когда его медленная, нащупывающая политика в конце концов оказалась успешной, он заслуженно мог быть прославлен если не как великий народный вождь, то во всяком случае как безошибочный истолкователь момента (of the times)" (стр. 258). Все же Томпсон не может удержаться от того, чтобы не назвать короля и королеву "жертвами" (стр. 256). И вновь Томпсон не различает наряду с Робеспьером других революционных борцов (Марат), мало внимания уделяет массам.

Девятая глава посвящена деятельности Робеспьера в августе-сентябре 1792 года. После сентябрьских дней обостряется борьба между Горой и Жирондой. С особенной злобой Жиронда обрушивается на Робеспьера. Автор вскрывает идеологию жирондистов (стр. 279, 283), но оставляет без определенного решения вопрос об участии Робеспьера в сентябрьских днях, хотя и не разделяет мнения реакционных историков, отвечающих на этот вопрос положительно.

Десятая глава говорит о выдающейся роли Робеспьера в процессе короля. "Если бы смерть Людовика была делом одного человека, то это был бы Робеспьер" (стр. 311). Автор соглашается, что не один Робеспьер является инициатором казни короля: этого требовали его партия и население Парижа. Томпсон справедливо указывает на неизбежность этой казни (стр. 312), но в то же время высказывает характерное для буржуазного демократа сожаление об участи короля: "Жаль, что Людовик вернулся назад из Варенна. 21 июля сделало неизбежным 21 января" (стр. 312).

Конечной фазе борьбы с Жирондой посвящена 11-я глава. Томпсон отмечает важное значение речи 8 июня, в которой содержится широкая революционная программа. Он обращает внимание на своеобразную тактику "балансирования" Робеспьера, но неправильно видит в ней отступление от политического принципа. Робеспьер был мастером политической маневренной тактики, и Томпсон сам неоднократно доказывал, что Робеспьер всегда стоял на принципиальной точке зрения (стр. 339, 343). Анализируя причины гибели Жиронды, он забывает самые важные из них: не разрешение аграрного вопроса в деревне и продовольственного вопроса в городе. Неверно определяет автор и настроения в стране: растущее безразличие, консервативный (?) революционизм.

Двенадцатая глава уделяет мало места аграрному законодательству и экономическому вопросу. Главное внимание автора сосредоточено на вопросах политических. На основании заметок Робеспьера определяется его революционная программа, и Томпсон приходит к странному заключению, что Робеспьер и его друзья осуществляли "управление толпы (mobrule), окрашенное парламентаризмом" (стр.. 346). Из программы Робеспьера явствует, по мнению Томпсона, что "классовая война против буржуазии должна быть неприкрытым средством супрематии народа в смысле четвертого сословия или пролетариата" (стр. 346). Таким образом, по мнению Томпсона, Робеспьер объявляет себя, по крайней мере, в области политики, революционером-марксистом (!!!). "Сам Ленин подписался бы под этой программой" (стр. 346).

Явная несообразность, вытекающая из полного непонимания марксизма-ленинизма. Революционный демократ Робеспьер, убежденный сторонник частной собственности, превращен в марксиста! Тем более странна это заявление автора, что ниже он признает, что "Робеспьер не социалист, и еще менее коммунист" (стр. 346, см. также речь 24 апреля, стр. 351 - 352).

Большое внимание уделяется робеспьеровской Декларации прав, замечательному детищу революции. Томпсон отмечает, что хотя Робеспьер и опирается на Руссо, но его государство - не утопия, а реальность (стр. 363). Однако он отказывается от этой оценки в заключении (стр. 589).

В 13-й главе Томпсон пытается .охарактеризовать политику Робеспьера в июле-октябре 1793 года. Якобинизм, по мнению автора, уже начал прокладывать среднюю линию между экстремистам" и бриссотинцами (стр. 378), Анализируя содержание "carnet" - записной книжки Робеспьера- "хартии террора" (стр. 380), Томпсон не соглашается с Матьезом, который приписывает Робеспьеру роль премьер-министра или президента совета. Компетенция Робеспьера была очень широка и касалась всех областей государственного управления (always showing the some wide contact with all sides of government activity) (стр. 390).

В 14-й главе (ноябрь-февраль) Томпсон широко использует материалы из корреспонденции Робеспьера. Самолюбивый, самостоятельный, обладающий узким, угловатым умом (of narrow, angular type), Робеспьер перерабатывал все, что -узнавал от корреспондентов в Комитете, в клубе, - бесформенный материал революции в форму правительственных распоряжений или параграфов программы. "Он представлял революцию, но не переделывал ее. Он копировал ее движение верно, как тень, иногда идя впереди ее, иногда следуя за ней сзади, но всегда не в силах изменить ее течение" (стр. 424). Восходя к общему, он выбирает общие положения среди различных идей своих политических врагов и называет это заговором. В результате они изгоняются из клуба или посылаются на Гильотину (стр. 445). "Он инквизитор без веры" (стр. 446), Он "политический Лойола, он смотрел на государство, как на милитаризированную церковь, на его граждан, как на членов ордена, подчиняющихся полумонастырскому уставу" (стр. 450). Противореча своим предыдущим положениям, Томпсон дает полный простор своей антипатии к личности Робеспьера и непоколебимости его политики, не понимая, что весь французский терроризм был плебейским способом разделаться с врагами буржуазии, как указывал Маркс.

В своем докладе о принципах политической морали (5 февраля) Робеспьер указывает как на основу демократии на "добродетель общественную" (la vertu publique). Томпсон прав, утверждая, что эта политика идеалистична, что Робеспьер не понимал важности экономической политики. Следует согласиться с ним и в том, что доклад прозрачно намекал на обе группы подозрительных, гебертистов и дантонистов, и что едва ли можно в нем видеть предисловие к вантозовским законам и к регенеративному, восстановительному террору, как это думает Матьез.

Томпсон считает, что противоречия между почти христианским идеалом общества и программой политического терроризма были неясны для Робеспьера и этот факт может быть объяснен лишь специалистом-психопатологом. Он не замечает, что "общественная добродетель", по Робеспьеру, - это патриотизм, "любовь к отечеству и к его законам", который в соединении с равенством способствует нравственному совершенству и общественному благополучию (тот же доклад).

Упрекая Робеспьера в невнимании к экономике, Томпсон не замечает, что и сам страдает тем же недостатком: социально-экономические отношения этик месяцев 1793 и 1794 гг., классовые и политические противоречия и конфликты, деятельность эбертистов, "бешеных", дантонистов не находят у него анализа и упоминаются мимоходом, вскользь, исключительно в политическом аспекте борьбы за политическую власть. Не понимает он и выступления Демулена, которое объясняется им как злобная выходка (mischievousness).

Содержание следующей, 15-й главы (февраль- май 1794 г.) логически вытекает из отношения Томпсона к революционному террору. Томпсон сурово критикует заметки, составленные Робеспьером для обвинительной речи Сен-Жюста против Дантона и его товарищей. Каждая заметка сопровождается резким комментарием автора. Общий вывод его: "ни один беспристрастный суд не принял бы эти обвинения всерьез" (стр. 468). Но он сам должен отметить логическую последовательность политики Робеспьера. Излишней и пустой является ирония автора: "Уничтожая тела еретиков, он мог бы, подобно инквизитору, спасти души их еретических последователей" (стр. 475).

Восьмой параграф этой главы посвящен анализу причин крушения революции. Здесь автор приводит много соображений биологического, социально-экономического и политического характера. Некоторые из них вызывают улыбку, как например: "Французский народ' перестал с 1789 г, питать какое-либо уважение к своим правителям". Здесь следовало выдвинуть наиболее важный фактор - недовольство выросшей спекулятивной буржуазии, крестьянства и городского плебса. Робеспьер и его партия не понимали важного значения экономических факторов, как указывает Томпсон, и думали уврачевать социальное зло приемами гувернементализма. Для Робеспьера политическая наука, говорит автор, была моральной политикой, политикой, которая окрашена этикой. "Потворствуя террористическим оргиям, которые на самом деле ненавидит, он верит, что в какой-нибудь момент ему можно будет восстановить режим разума и добродетели" (стр. 481).

Революционный плебс представляется Томпсону "беспорядочной толпой", для которой требуется страх или вера. Эксперимент Робеспьера - провозглашение религии верховного существа - "своеобразная форма религии патриотизма". Изложение этого декрета - переход к 16-й главе. Опровергнув ряд обвинений, возводимых термидорианцами на Робеспьера, автор на основании анализа закона 22 прериаля и переписки Робеспьера приходит к заключению, что "при судебной системе, инициатором и опорой которой он являлся, правительство, самым влиятельным членом которого он, быть может, был, совершило худшие безобразия террора" (стр. 520).

Важен анализ работы Робеспьера в "Bureau de surveillance administrative et de politique generale" (§ 5), на основании книги Ording'a (Le bureau de police du comite de Salut Public) и писем к нему за эти месяцы (§ 13). Переходя к общей оценке причин переворота 9 термидора, Томпсон повторяет мысль старых буржуазных историков, что "Франция была утомлена революцией". "Те, кто выигрывал в ее ранние этапы, стояли перед потерями при ее последнем развитии... Богатые землевладельцы были ее заклятыми врагами, а городская беднота не была достаточно подкуплена, чтобы стать ее друзьями" (стр. 539). Томпсон ничего не говорит о враждебном отношении новой буржуазии, а последними словами он обнаруживает откровенно свое враждебное отношение к городскому плебсу и к революционно-демократической политике.

Последняя глава, 17-я, излагает историю контрреволюционного переворота 9 термидора. Автор последовательно прослеживает все этапы этой исторической трагедии. Он указывает вслед за Энгельсом (о котором не упоминает. - А. В.) на решающее значение для переворота победы при Флерюсе и отмечает все ошибки и промахи тактики Робеспьера. Его последняя речь в Конвенте, по мнению Томпсона, показывает, что "он ничему не научился в течение пяти лет революции, кроме ненависти и подозрения" (стр. 562). Томпсон, очевидно, полемизирует с Матьезом, когда отрицает в этой речи наличие реконструктивной политики. Последние страницы главы отличаются неподдельным драматизмом.

В заключение автор пытается дать общую характеристику Робеспьера как человека. "Наибольшая часть того, что в нем было хорошего, - говорит Томпсон, - может быть подытожена в трех словах: демократ, пророк и пуританин..." (стр. 587). "Величие его заключается в том совершенстве, с которым он воплотил главные идеи и опыт революции... Пока Французская революция будет рассматриваться не как "самоубийство XVIII века", а как рождение идей, озаривших XIX век... до тех пор Робеспьер, который жил и умер за революцию, останется одной из великих исторических фигур" (стр. 591 - 592).

Громадная эрудиция Томпсона дала ему возможность своей биографией Робеспьера сделать солидный вклад в буржуазную историческую науку. Недостатков в книге немало. Последовательный сторонник буржуазного "демократического" парламентаризма, Томпсон с презрением относится к народным массам ("толпа", "чернь"). Много вредит книге сугубый биографизм, недостаточное внимание автора к социально-экономическим отношениям и перипетиям классовой борьбы: ему не удается должным образом объяснить и анализировать борьбу течений и фракций в 1794 году. Крупнейшим недостатком работы является умышленное невнимание к ценнейшим высказываниям о Французской революции Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина.

Автору приходится или "открывать Америку" или блуждать в дебрях и противоречиях эклектизма. Между тем причины падения якобинской диктатуры и в частности Робеспьера ясно определены были Марксом в "Морализующей критике", Энгельсом (50 лет тому назад!) в письмах к К. Каутскому и В. Адлеру, Лениным в докладе о работе в деревне на VIII съезде РКП(б) и в речи на Всесоюзном съезде транспортных рабочих 27 марта 1921 года.

Большой заслугой Томпсона является реабилитация великого демократа от злобных нападок и инсинуаций реакционной лженауки.

Publisher:

Permanent link for scientific papers (for citations):

Found source (search robot):

Publication author(s) - А. ВАСЮТИНСКИЙ:

Comments: